Это было накануне Всемирного Фестиваля молодежи и студентов в Москве в 1984 году. Москва, столица мира, сгибаясь под тяжестью этого титула, готовилась к очередной экзекуции. Казалось, совсем недавно, отгремели праздничные салюты на стадионе в Лужниках во время Олимпиады, и только-только стали заживать раны на старом теле города, как опять предстояло ему принять на себя натиск оголтелой молодежи.

Древняя столица России! Как много ты отражала нападений на протяжении всей истории своего существования, но, наверное, никто из живших когда-либо в Москве не мог себе представить, что в ХХ веке, в период бурного расцвета цивилизации, в период «почти развитого социализма», может произойти второе нашествие «татаро-монголов». От этого нашествия никто не был в состоянии спасти город...

В то время я работала главным архитектором проектов в Институте «Моспроект-3» в мастерской, где выполняли проекты реставрации памятников архитектуры Москвы и Подмосковья – старинных усадеб и парков: Останкино, Кусково, Царицыно, Кузьминки, Лефортово, Воронцово, Коломенское. Это были объекты, над которыми работала я и моя бригада в течение многих лет. Все эти памятники были хронически больны забвением, и если удавалось «пробить» какой-нибудь проект реставрации в недоступных стенах советских строительных организаций и банков, то кое-что в обрезанном, испорченном экспертизами и прочими нахлебниками иногда до неузнаваемости виде появлялось на измученной строителями земле, которую потом приходилось зализывать авторам проекта и энтузиастам-любителям.

Одним из таких счастливых объектов было Коломенское – жемчужина земли Московской, памятник архитектуры и истории ХV11 века. Каждому русскому знакомо это название – оно связано с именами царей Алексея Михайловича и Петра 1, со всей истории Москвы, начиная с незапамятных времен, а Дьяково Городище, лежащее близ Государева Двора, помнит еще доисторические времена. Здесь оставили свои следы лошади татарских орд – в лугах Коломенского растут травы, семена которых были занесены и втоптаны их копытами. Богатейший породный состав деревьев и кустарников, трав и цветов, фруктовых садов, которые берут свое начало со времен царей, даже сейчас удивляют ботаников. А церковь Вознесения, шатровый купол которой, пожалуй, единственный оставшийся неразрушенным, виден далеко за Москвой-рекой; а передние ворота, которые помнят послов заморских, приплывающих плотами по Москве-реке; а Государев Овраг – живописнейший оазис с его источником «живой воды», а высокий берег Москвы-реки с пластами каменных древних пород; а тихий и далекий правый берег и вдали виднеющаяся Перерва, - да разве можно перечислить все, что есть Коломенское! Я полюбила его как больного ребенка, когда впервые пришла сюда и увидела, в каком состоянии находится это бывшее сердце Московской земли. Сплошной разор и забвение. Деревни Дьяково, Садовники, Коломенское, существовавшие еще при царе Алексее Михайловиче, доживали свои последние дни в страшной агонии запустения и нищеты. Там еще копошились люди, жившие в старых полуразрушенных деревянных домишках. Все они казались мне выходцами с того света – с их измученными серыми лицами, в темных, грязных одеждах, - это было очень странно видеть, потому что совсем рядом существовала Большая Москва – огромный жилой район Ногатино с высокими домами, а с другой стороны, у станции метро Варшавская – знаменитый онкологический центр, страшный серый гигант, подавляющий своей громоздкостью и значением.

Решение создать исторический заповедник «Коломенское» созревало много лет в кабинетах Московского архитектурно-планировочного управления и Моссовета. Оно рождалось в муках: система охраны памятников архитектуры в Советском Союзе была самая зависимая от настроения в верхах и бесправная. И когда наконец родилось это решение, выполнить его оказалось невозможно. Причин было много: слишком большая площадь в центре района, среди окружающей жилой застройки; слишком большая протяженность ограды, на металл для которой нужно получать разрешение Госстроя СССР, а это почти тневозможно, т.к. металла в стране мало; слишком большая реставрация деревень, дома которых представляют собой историческую ценность; неразрешимая проблема эксплуатации деревень - Союз художников предложил взять это на себя, организовать мастерские в отреставрированных домах и продать их членам Московской организации Союза художников. Но Моссовет испугался этой идеи - создавать общество «лендлордов» у себя под боком – Боже упаси!

Стоимость реставрационных работ и создания заповедника оказалась слишком высокой, и решение осталось только на бумаге. А все могло решиться очень просто – нужно было только не побояться отдать это дело на откуп художникам и скульпорам, инашлись бы сразу и деньги, и силы.

Но тем не менее проект реставрации и создания исторического заповедника нам был заказан, и мы его выполняли в течение десяти лет. По мере готовности отдельных частей проекта кое-что с большими трудностями удавалось воплощать в жизнь, - это были крохи, но все же лучше, чем ничего, потому что Коломенское рушилось на глазах. В деревнях вспыхивали пожары, дома горели каждую ночь - поджигали сами жители деревень, узнавшие, что их все равно будут выселять и давать им квартиры в больших домах. Так сгорели все деревянные дома, которые мы хотели сохранить как ценнейший исторический материал. На местах пожарищ стихийно стала возникать и увеличиваться с ужасающей быстротой городская свалка мусора. Высокий берег реки под церковью Вознесения угрожал оползнем, а Государев овраг держался корнями неизлечимо больных вязов – Голландская болезнь съедала все вязы Москвы. На низком берегу реки создали огромную станцию очистки канализационных стоков всей Москвы, по территории Коломенского уже проектировалась прокладка третьего транспортного кольца – скоростной магистрали в непосредственной близости от памятников архитектуры.

Коломенское нужно было срочно спасать. Это понимали все образованные люди Москвы, и множество писем было послано в правительственные органы с просьбой не дать ему погибнуть окончательно. Под нажимом больших авторитетов и с большим скрипом Мосссовет стал выделять небольшие средства на реставрацию. И постепенно, с огромными трудностями, очень медленно стали проводиться реставрационные работы. Нужно было иметь большое терпение и выносливость, чтобы воплощать наши проекты в жизнь, нужно было пройти через все круги ада – всевозможные экспертизы и согласования, а их было около тридцати, утверждения проекта во всех вышестоящих инстанциях.

За десять лет были почти закончены работы по реставрации церкви Вознесения, Передних и Задних Ворот и некоторых строений на территории Государева Двора, проложены подземные коммуникации, построено фондохранилище для музейных ценностей. Постепенно Коломенское преображалось, мы выхаживали его как тяжелобольного. Правда, работы проводились только в Государевом Дворе, а он составляет всего только одну десятую территории, но это было начало, это была уже почти победа.

Запретили городскую свалку и постепенно очистили территорию от мусора, решение о прокладке третьего транспортного кольца отложили на неопределенное время, расчистили пожарища и переселили жителей деревень, засеяли газоны, посадили деревья, кустарники, проложили пешеходные дорожки, и Коломенское уже начало встречать иностранных гостей, которые с большим интересом взирали на старое, русское, настоящее, как вдруг...

Однажды вечером, в начале апреля, тревожный звонок телефона оторвал меня от книги – прекрасного альбома Бакста. Звонил мой друг, архитектор, работавший в системе охраны памятников архитектуры. Он срывающимся голосом сообщил мне, что на завтра назначено совещание по вопросу проведения Фестиваля молодежи на площадях и парках города и... в том числе, Коломенском. У меня остановилось сердце. Я представила себе эту стихийную толпу молодых, здоровых телом акселератов на хрупких изысканных дорожках усадьбы, выложенных нашими руками. При создании музея мы настояли на том, чтобы посещение его осуществлялось туристами только небольшими группами, обязательно с гидами, по специально проложенному маршруту. В Коломенском существует дубовая роща, возраст которой около трехсот лет, а дубы – это самые капризные, плохо реагирующие на антропогенную нагрузку деревья, несмотря на их могучие стволы; в Коломенское были свезены старинные деревянные постройки из среднерусской полосы, деревянный домик Петра 1; на оползневом склоне у церкви Вознесения, на которую мы боялись дышать, проложены маленькие тропинки, по которым можно ходить только по одному... И все это – под Фестиваль!?

Ночью мне приснился хан Батый, а наутро было совещание в Комитете по организации Фестиваля при Центральном Комитете комсомола, которому было поручено проведение Фестиваля.

Когда-то в молодости я тоже была комсомолкой, и даже активной в культурно-массовом секторе, но то были другие времена. Мы многого не знали, от знаний мировых проблем нас надежно охранял тяжелый железный занавес.

И вот я встретилась с сегодняшними комсомольцами-вожаками. Это были настоящие вожаки, как в волчьей стае, - сильные молодые волки, самонадеянные, самовлюбленные функционеры, которым все дозволено под крылишком ЦК партии. Это ее смена, ее будущее. Они знали себе цену, их будущая карьера обеспечена, и это давало им силу и власть и диктовало поведение их в обществе. Они весьма раскованы, для них не существует авторитетов, кроме, конечно, их Шефов.

На совещании присутствовали члены ЦК партии, Руководители Моссовета, руководители Минкульта СССР, представители «компетентных органов» и... я. До этого я успела переговорить с главным архитектором Москвы Макаревичем и его заместителем Нестеровым, они мне сказали: «Держись, за тобой - Москва. Не позволяй комсомольцам приблизиться и на километр к Коломенскому, защищай свое детище. Мы все за тобой, за твоей спиной, поддержим. Нам неудобно лезть в драку с Министерством культуры, а тебе терять нечего».

Воодушевленная этим разговором, я решила бороться до последнего, тем более, что терять мне действительно было нечего.

Об Архитектурном управлении комсомольцы и их шефы вспоминали лишь тогда, когда все-таки понадобилось согласовать проведение праздника с органами охраны памятников, согласно Государственному закону СССР. Вот тут-то я и почувствоовала, что если не встану грудью против этих невежд, то вся наша работа пойдет прахом, а мои шефы уйдут в тень, в кусты – дело в том, что к этому времени, оказывается, было уже подписано Правительством решение о проведении Дня фольклорного искусства в Коломенском во время Фестиваля и даже подписано соглашение с иностранными государствами о прямой трансляции праздника по телевидению, конечно, за валюту. А о нас вспомнили, так сказать, поскольку-постольку, - мол нужно все-таки формально согласовать.

Мои шефы долго ломали голову, как лучше, дипломатичнее решить эту проблему, чтобы овцы были целы и волки сыты. Не хотелось им терять насиженные теплые кресла и тяжелые портфели. И они решили послать меня на бой... на убой. Зная мой бешеный характер и каменную твердость в деле, полученную мною в борьбе с ними же, они мало чем рисковали. Все мои шефы – здоровенные мужчины, и мне показалось забавным, как они все спрячутся за моей неширокой спиной. В то же время мне было интересно испытать свою силу в борьбе против могущественных. И грянул бой...

Я узнала, что место для проведения фольклорного праздника было предложено Игорю Моисееву, руководителю знаменитого танцевального ансамбля. Он объездил всю Москву и остановил свой взгляд на Коломенском. Человек очень энергичный, он круто взялся за дело: написал сценарий проведения праздника с пышностью, размахом, с широтой русского характера, с многочисленными участниками, тройками лошадей, массовыми танцами и плясками на громадных эстрадах и сценических площадках... рядом с церковью Вознесения. Игорь Моисеев – талантливый человек в своем деле, но такой же невежда в знании правил сохранения памятников старины, как и его шефы, работники Министерства культуры. Да и много ли можно требовать от них, если даже заместитель Министерства культуры Голубкова, женщина весьма представительная по своим габаритам, в прошлом была работником системы Вторсырья. Такие явления, когда малограмотные люди становились большими боссами, благодаря красной партийной книжке и неразборчивому характеру, в Советском Союзе были довольно типичны. И беда в том, что они в большинстве своем считали себя умнее всех и их болезненное чувство гордости, за которым прячется неуверенность, не дает им возможности слушать просвещенное мнение других. Это гиперболическое «всезнайство» наделало немало бед в стране. Когда архитекторы шутили сквозь слезы, что вся архитектура Москвы в руках «главного архитектора города» Гришина, секретаря Московского комитета партии и его приспешника Промыслова, председателя Моссовета, не ведающих, что такое архитектура и имеющих образование ниже среднего, то тогда всем было не до смеха, - Москва была непоправимо испорчена благодаря их «стараниям».

Игорь Моисеев с блеском согласовал и утвердил свой сценарий в Министерстве культуры и укатил на гастроли в Италию, оставив вместо себя своего заместителя – режиссера Московского цирка, женщину весьма решительную и недалекую. Переговорить с Моисеевым об изменении сценария не было никакой возможности, так как вернуться из Италии он должен был только накануне Фестиваля. С женщиной из цирка говорить было совершенно бесполезно – она только размахивала бумагой с подписью министра.

На совещании меня попросили, очень вежливо, ознакомиться с проектом праздника, с режиссурой и макетом, который выполнялся группой художников в городе Львове, и согласовать проект. Я была очень удивлена выбором города, потому что фольклорные мотивы Западной Украины совершенно отличаются от среднерусских, московских. На мое главное возражение против проведения праздника в Коломенском мне было заявлено, что «поезд уже ушел, валюта получена, решение подписано Правительством». Я слишком маленький человек, чтобы идти против Правительства, но, тем не менее, я решила найти какое-нибудь решение, чтобвы спасти то, что еще можно было спасти. С этими людьми на совещании дискутировать было бесполезно, и я полетела во Львов.

Конечно, в мастерской художников при первом взгляде на макет я испытала шок. Эти славные ребята получили заказ на эту работу потому, что они уже подготовили несколько подобных праздников в стране и были отмечены наградами. Они были счастливы, так как сидели без денег, как и большинство художников в стране. Представления об архитектуре Коломенского, о его истории, о понятии охраны памятника, об увязке оформления фольклорного праздника с общим обликом памятника, о возможностях его территории, об опасностях рельефа, об угрозе церкви Вознесения они не имели ни малейшего понятия. Но макет был готов, очень пестрые сочные краски, ленты, флаги и стяги, такие характерные для Западной Украины, мелькали у меня перед глазами до рези. Они с гордостью мне все показывали, а я, онемевшая от ужаса, не могла произнести ни слова. Когда я наконец пришла в себя, я попросила разрешения позвонить в Москву, но оказалось, что телефона не было во всех мастерских. К слову сказать, когда в Горсовете Львова узнали, что приехал какой-то «большой человек из Москвы», на следующий же день бедным художникам поставили телефон, который они ждали много лет. Очень тактично и доброжелательно я начала критиковать их работу, рассказав им историю Коломенского, законы архитектурного ансамбля, особенности русской архитектуры. Для них это была интересная лекция по ликбезу. Но они так яростно защищали свои права, беспокоясь за судьбу своей работы, которую они выполняли несколько месяцев, что я решила не брать только на себя решение все переделать. Я позвонила в Москву и попросила созвать большой совет с обязательным присутствием всех ответственных лиц.

Был уже конец апреля, а Фестиваль начинался в середине июля – времени было в обрез. Нам выделили самолет, макет в огромных ящиках был доставлен в Москву, за ночь художники его смонтировали в зале Министерства культуры и наутро было созвано большое совещание.

Это был парад лицемерия. Все восхищались макетом, никто из архитекторов не хотел сказать правду в глаза заместителям министра, которые похвалили работу. Правда, начальник Государственной инспекции по охране памятников архитектуры Савин пытался очень осторожно, деликатно объяснить, что праздник в Коломенском «нежелателен», так как этот памятник уникальный и т.п. и т..п. Тут я взорвалась, мой профессиональный долг не дал мне смолчать. И бросилась как тигрица на защиту своего дитяти:

«Уважаемые товарищи! (так принято начинать все речи в стране, хотя никто никого не уважает). Здесь собрались люди, которые должны охранять историю страны и донести ее до потомков хотя бы в том искалеченном виде, какой она осталась после многих катаклизмов. Коломенское, по счастливой случайности, осталось почти неразрушенным, более того, оно только что вышло из-под реставрации, а вы хотите за один день уничтожить все. Правда, вы не увидите плодов своего решения, так как разрушение будет происходить медленно: оползневой склон вместе с церковью Вознесения после тяжелейшей нагрузки многих тысяч пляшущих людей будет постепенно разрушаться, Государев Овраг постепенно оползать, дубы постепенно засыхать, но ваши дети и внуки уже никогда не смогут увидеть Коломенского. Валюта оказалась для страны важнее всех культурных ценностей. Мне было сказано, что поздно об этом сейчас говорить, что «поезд ушел». А раньше-то почему никому в голову не пришло посоветоваться со специалистами. Почему стало принято не считаться с органами охраны памятников, почему игнорируют мнение знающих людей, болеющих за свое дело, желающих спасти остатки истории народа. По проекту Игоря Моисеева 15 тысяч человек одновременно будут плясать под церковью Вознесения на огромной пятиступенчатой эстраде с гигантской «Катюшей» наверху и несколько тысяч иностранных гостей».

Я объяснила все опасности рельефа, представила официальное заключение оползневой станции, рассказала обо всех трудностях реставрации, через которые мы прошли за эти годы, я бушевала, я открыла кингстоны своего темперамента. Казалось, они были обескуражены таким потоком информации. Голубкова в некотором замешательстве спросила: «А что же теперь делать?» Найдите хоть какое-нибудь конструктивное решение». Я попросила пару дней на обдумывание. Два дня мы сидели, придумывая, как выйти из этого опасного положения. Решение было принято на месте – в Коломенском, по которому мы уныло бродили несколько часов: Большую эстраду перенести вниз, подальше от церкви, и проложить к ней дорогу; ярмарку устроить рядом, чтобы оттянуть массы народа от Государева Двора; Город Мастеров, в котором предлагалось всем 15 советским республикам в присутствии гостей производить и продавать национальные ремесленные изделия, и который И.Моисеев удобно расположил под старыми дубами, перенести из дубравы к стене; Эстрады для народных танцев всех стран мира отодвинуть от склона оврага во избежании опасных инцидентов; маршруты проложить так, чтобы не причинить вреда памятникам и... сократить число участников праздника вдвое. Мы ждали следующего совещания со страхом. Как посмотрят на наши весьма конструктивные предложения наши высокие бонзы, ведающие культурой, но не ведающие культурой. И вот я уже на трибуне. Голос мой спокоен, убедителен. Все слушают внимательно, правда, с сомнением и с некоторым опасением. Но после моего бурного первого выступления кое-что дошло до ума некоторых начальников, и они призадумались и засомневались. Мои предложения, согласованные с архитектурными органами, заставили этих начальников отойти от стереотипа их представлений. Позвонили Моисееву в Италию, он был в бешенстве и, как мне потом рассказывали очевидцы: «Они очень ругались матом по международному телефону».

Но делать было нечего, и шефы-архитекторы, почувствовав слабинку в Министерстве культуры, стали уверенней и настойчиве й. Очевидно, их вдохновила моя храбрость. Я же, почувствовав их уже не столь робкую поддержку, стала наглеть, требовать, чтобы все работы по строительству и устройству эстрад и прочих сооружений на территории Государева Двора проводились вручную, заявила, что не пущу ни одну тяжелую машину и строительные краны, которые могут повредить дороги и зеленые насаждения. Это заявление подействовало как бомба на строителей, но когда я потребовала сокращения вдвое числа участников и гостей – это уже было похоже на извержение Везувия.

Масса клокотала от возмущения. Один лишь представитель определенных органов был совершенно спокоен. Он предложил очень простое решение: раз нельзя, так нельзя, - значит будут только иностранные гости, а советские люди смогут посмотреть праздник и по телевизору. А для этого нужно оградить территорию от возможности проникновения «лишних» советских людей. Забор, конечно, не поставишь – будет видно по телевизору, а кордон из милиционеров, одетых в национальные костюмы, будет не так заметен. Это было смешно, если бы не было так грустно. Страсти постепенно стали затухать, особенно после того, как я сказала, что решение перенести Большую эстраду вниз продиктовано интересами Москвы не только в вопросе охраны памятника. Когда операторы телевидения будут вести передачу, то они поставят свои аппараты внизу, и Коломенское окажется на пьедестале, как ему и положено быть, в противном случае, если бы эстрада была наверху, телезрители увидали бы за Москвой-рекой весьма обширную станцию аэрации – очистные сооружения канализации, а прелесть памятника при съемке на уровне глаз была бы незаметна за пышной яркостью красок Фестиваля.

Это прозвучало довольно убедительно для всех присутствовавших. К концу дня все утряслось. Осталось решить одно – как успеть все сделать к началу праздника.

Целую неделю строители ломали головы. Это была нелегкая задача – все строительные организации Москвы настолько не гибки, что сделать что-либо нестандартное, почти невозможно. Но дело было международного масштаба, а уж тут пускать пыль в глаза мы умеем. Страна была призвана работать только на Фестиваль. Нам дали везде зеленый свет. Зеленый свет дали, но забыли закрыть красный, - мы пробивались сквозь неприступные стены невозможности: не было материалов, какие требовались нам, не было механизмов, не было квалифицированной рабочей силы, не было кабеля, металла дерева, красок. Нам пришлось переделывать весь проект, разработанный во Львове, под хилые возможности московских строительных организаций. Каждый день проводились оперативки. Много было шуму, а дело двигалось очень медленно. Я каждый день ездила в Коломенское и отражала нападения строительных кранов и машин. Я была одна против целого мира строителей, которые осыпали меня потоками ругани, но все-таки ни одна машина не проехала по дорожкам Коломенского. Им пришлось-таки создать строительный отряд студентов, которые на руках перенесли все конструкции эстрад и собрали все сооружения на месте.

Я забывала пообедать, по ночам мне снились кашмары, но я стойко держалась. Когда я просила помощи в Инспекции по охране памятников, они так вяло отнекивались, так редко появлялись на месте строительства, что мне пришлось одной быть защитницей этого уникального памятника. Это не мания величества, это правда.

А когда уже все было построено, покрашено, припудрено, приглажено, - я сломалась. Наступила реакция безразличия. Мне стало очень обидно: как же так получается, что в стране, где столько умных образованных людей, всем все равно – бесполезность борьбы за свои права, за свои убеждения, за истину, сделали этих людей безразличными. А безразличие, равнодушие порождают снежную лавину катастроф. И тогда бывает поздно.