Кто был автором первого афоризма на свете? Может быть, тот, кто написал над входом в дельфийский храм: «Познай себя, и ты познаешь вселенную богов»? Прошли тысячелетия, афоризмы стали более остроумными, а их авторы обрели имена. И одно из самых известных – Станислав Ежи Лец.

Афоризмы Леца узнаваемы, их не спутаешь с другими. Они мудры, но не заумны, просты, но глубоки по смыслу. Они о человеке и о жизни во всех её проявлениях. Важно ещё и то, что большинство афоризмов Леца актуальны всегда. Сам Лец говорил: «Что именно я пишу: афоризмы, пустяки, лирику или сатиру? Да нет, я пишу самого себя и свой дневник». Он создал самую необычную хронику не только ХХ века. Он создал хронику вне времени, ведь нет специальной эпохи для доброты или особого века для свободы. Чем хуже время, тем лучше должен быть человек, иначе ему не выжить. По сути, Лец создал общечеловеческий кодекс чести. «Помните, у человека нет выбора: он должен быть человеком!». Это было и жизненным кредо самого Леца.

Родился он 6 марта 1909 года, 110 лет тому назад, в старом, ещё австро-венгерском Львове (Лемберге). Отец его, родовитый австрийский барон, умер, когда сыну было всего четыре года. Воспитанием и образованием ребёнка занималась мать, Аделя Сафрин, происходящая из польско-еврейской семьи, в которой превыше всего ценились образованность и культура. Приближение фронтов Первой мировой и обнищание заставило семью перебраться в Вену. Первая мировая осталась в нём и позже проросла болью, страданием и ненавистью к войне – в стихах, в «Непричёсанных мыслях»: «Если все военные министерства называются министерствами обороны, интересно, кто же тогда начинает войны?».

Во время учёбы крайне вежливый, но дотошный Станислав доставлял много беспокойства своим педагогам, задавая «убийственно неудобные вопросы». Собственно говоря, на протяжении всей жизни он поражал всех, кто его знал, своей склонностью к нонконформизму. Завершил Станислав своё школьное образование в львовской евангелической школе. В старинном университете там же, во Львове, изучал юриспруденцию и полонистику. Львов тогда стал городом независимой Польши. В эту же пору Лец начал свою литературную деятельность как поэт, его стихи прозвучали на публике в 1929 году.

Делая первые шаги в литературе, Лец уже сложился как личность. Выбор его жизненных ценностей в последующие годы изменился мало. Он не принимал власти, уничтожающей человека не только физически, но и духовно. Для него право человека свободно думать было жизненно важным. «Я заметил: людям нравятся мысли, которые не заставляют их думать». Лец начал издавать журнал «Наклонения», но уже второй его номер почти целиком уничтожила полиция. А в первом поэтическом сборнике «Цвета» помимо остросоциальных и антимилитаристских стихов появилились фрашки. Фрашка («пустяк, мелочь, безделица») – это предмет польской гордости, особый жанр стихотворной миниатюры-эпиграммы, культивируемый в Польше начиная с XVI века (Брокгауз и Ефрон определяют фрашку как литературное произведение, которое соединяет в себе признаки эпиграмм, отличаясь от них только очень шутливым и пикантным тоном). От разгневанных адресатов этих пикантных эпиграмм Лец нередко вынужден был прятаться. В антологии «Четверть века польской фрашки», составленной Ю. Тувимом, для двустиший и четверостиший Леца нашлось много места.

Фрашки Леца стали прародителями его «Непричёсанных мыслей». В них уже чувствовалась рука мастера – и в тематике, и в лаконичности, и в остроте. Вскоре Лец переехал в Варшаву, и там его журналисткая и поэтическая деятельность забила ключом. Он стал автором многих литературных и сатирических журналов, а в 1936 году открыл литературное кабаре «Театр пересмешников». Но просуществовал этот, по словам Леца, «маленький театрик» совсем недолго и дал всего восемь представлений (в глазах властей он представлял собой некую опасность). Тогда же Лец принял активное участие в знаменитом Львовском антифашистском конгрессе деятелей культуры. Бунтарь Лец регулярно публиковал судебные хроники в одной политической газете, что тоже привлекло внимание властей. Лец бежал в Румынию, спасаясь от ареста. Вернувшись, пытался найти другие сферы применения своих сил: некоторое время крестьянствовал, служил в адвокатской конторе, но опять вернулся в Варшаву. Здесь он готовил к печати объёмистый том фрашек и сборник стихов. Но тут снова началась война.

«Пору оккупации я прожил во всех тех формах, какие допускало то время» – за этими невозмутимыми строчками крылось страшное: два года Лец провёл в концлагере под Тернополем. Из концлагеря он бежал, спрятавшись в сделанном им самим гробу. Его поймали, зверски избили и приговорили к расстрелу, но расстрел откладывался. Лец вновь попытался бежать, его снова схватили и снова приговорили к расстрелу. Эсэсовец заставил обречённого на смерть рыть себе могилу, но погиб сам от удара лопатой по шее. Переодевшись в немецкий мундир, Лец пересёк всю Генеральную Губернию (так гитлеровцы именовали захваченную Польшу) – вот где пригодился его прекрасный немецкий. Истощённый, измотанный, бездомный, голодный, он добрался до Варшавы. Преодолев депрессию и мысли о самоубийстве, установил контакт с силами Сопротивления и стал работать в подпольной прессе. Потом ушёл к партизанам, после чего воевал в рядах регулярной армии.

О войне вспоминать Лец не любил. Только сборник фронтовых стихов «Полевой блокнот» и воспоминания однополчан сохранили для нас облик Леца-партизана и Леца-майора. За участие в боевых действиях он получил Крест ордена Возрождения Польши. Но окончание войны обернулось новой несвободой для страны. Такая Польша не понравилась Лецу: снова диктат, тирания, отсутствие свободы. В 1945 году он поселился в Лодзи, где вместе с друзьями возродил любимый поляками журнал «Шпильки». Через год у Леца вышел томик сатирических стихов и фрашек. В том же году его отправили в Вену в роли атташе по вопросам культуры политической миссии Польши. В Польше тем временем утвердился режим партийной диктатуры, воплотилось одно из саркастических выражений Леца: «Неграмотные вынуждены диктовать». Не желая возвращаться в Польшу под пресс «народной власти», в 1950 году он принимает решение уехать в Израиль, где скитается по библейским местам, вспоминает тех, кто боролся и погибал рядом с ним, мечтая о свободной Польше. В «Иерусалимской рукописи», ставшей итогом его израильского периода, видны ностальгия и боль, память и мечты. Через два года Лец всё же возвращается и получает сполна от новых польских властей за инакомыслие, независимость и неукротимое стремление к свободе. Ему было негласно запрещено печататься.

Он с головой уходит в переводы. Польская весна («оттепель») 1957 года помогает выйти первой книге его «Непричёсанных мыслей», которая принесла автору мировую славу. Переведённая на основные языки мира в США, Англии, Германии, Швейцарии, Италии и других странах Запада уже в 60-е годы, она долгое время возглавляла списки бестселлеров, цитаты из неё повторяли президенты, канцлеры и парламентарии. «Непричёсанные мысли» стали вершиной и квинтэссенцией творчества Станислава Ежи Леца. Кто-то назвал их уникальным противоядием в борьбе со страхом. О том, как возникали «Непричёсанные мысли», их автор писал: «Эти высказывания несут на себе отпечатки пальцев нашей эпохи... Вообще-то я всегда мыслил таким образом, только врождённая скромность не позволяла отважиться на то, чтобы записывать, а тем более публиковать эти мои «непричёсанные мысли»... Это беседы с самим собой, их можно было бы определить как попытку охарактеризовать явления нашей действительности».

Лец был дважды женат, имел двух сыновей и дочь. Он скончался в 1966 году после тяжёлой болезни, успев выпустить ещё несколько поэтических сборников и подготовить второй том «Непричёсанных мыслей». Похоронен он с воинскими почестями на армейском кладбище в Варшаве. Ещё за два месяца до смерти он писал: «Что ж, я хотел своим творчеством охватить мир. Эту задачу мне усложнили, расширив его эскападами в космос». Творчество Станислава Ежи Леца отсылает к той особой интеллектуальной формации, которая возникла на основе многообразия европейской традиции на пространстве Центральной и Восточной Европы. Эта формация переживала упадок в годы Первой мировой войны и окончательно перестала существовать во время Второй мировой. Лец остался верен культурному языку этой формации, хотя, по его собственным словам, это были уже «обломки кирпичей Вавилонской башни».

Афоризмы Станислава Ежи Леца

• Чтобы быть собой, для начала надо стать хоть кем-то.

• Некоторые люди лишены дара видеть правду. Но зато какой искренностью дышит их ложь!

• Болото иногда производит впечатление глубины.

• Велика сила ничтожества! Ничто его не одолеет.

• Нравственность либо условна, либо оплачивается на месте.

• Будь альтруистом, уважай эгоизм других.

• Всем правит случай. Знать бы ещё, кто правит случаем.

• Жизнь отнимает у человека слишком много времени.

• Остерегайся угодить под чужое колесо фортуны.

• Жизнь – вредная штука. От неё все умирают.

• То, что он умер, ещё не доказывает, что он жил.

• Не спрашивай у Бога, как попасть на небо. Он укажет самую трудную дорогу.

• Глубину можно имитировать окраской.

• Человек – побочный продукт любви.

• Безвыходным мы называем положение, выход из которого нам не нравится.

• Держись от ближних на расстоянии любви.

• Не лезь в чужую душу в галошах. То, что ты вытер ноги, не имеет значения.

• Что может быть вместительнее пустых голов?

• Когда кричат: «Да здравствует прогресс!», всегда спрашивай: «Прогресс чего?».

• Гениальное произведение и дурак поймёт. Но ведь совершенно иначе!

• Чем мельче граждане, тем обширнее кажется империя.

• Когда же человек покорит межчеловеческое пространство?

• Чтобы добраться до истоков, плыви против течения.