Родилась я Еленой Эппельбаум (очень давно), потом стала Еленой Котовой, а еще позже, уже в Америке, стала Еленой Ричи.

Здесь живу уже 20 лет.

Закончила инженерно-архитектурный факультет Латвийского Университета в городе Риге. Участвовала в разработке проектов курортов Рижского взморья.

Переехав в Москву, работала в проектном институте «Моспроект-3» в архитектурно-ландшафтной мастерской главным архитектором проектов по реставрации и охране памятников архитектуры Москвы и Московской области, а также новых важнейших сооружений в городе.

Моими основными крупными объектами были Кремль, Красная площадь, здание Правительства Российской Федерации, Международный торговый центр, старинные усадьбы: Коломенское, Кузьминки, Сокольники, Царицыно. Имела свою программу на радио и телевидении - «Охрана памятников архитектуры и истории».Была членом Союза архитекторов СССР.

В Америке работала дизайнером по ландшафту, интерьерам, цветочному оформлению и художником крупной компании «Стюарт ентерприз».

В настоящее время – безработная (уже четыре года на пенсии), но продолжаю свою деятельность: пишу портреты и натютморты маслом, а статьи и рассказы – чернилами.

От красного до белого

Мой отец, оказывается, был дальтоником – во время Революции он перепутал красный и белый цвета и остался с красными, в то время, как его старший брат ушел с белыми и, оказавшись во Франции, прожил долгую и счастливую жизнь.

Моя сестра, почувствовав что-то неладное со зрением отца, выбрала профессию глазного врача, успешно вышла замуж за белого и уже 30 лет живет в Америке.

Я всю свою жизнь любила яркие цвета, красный был мой любимый. Но в мои более зрелые годы этот цвет стал как-то выцветать. Я подумала, что у меня катаракта, но моя сестра в письме заявила, что это ничего общего с глазами не имеет, а это болезнь мозга, которую она обещала вылечить, прислав мне вызов в Америку. После моего прибытия она переквалифицировалась в психиатра, что очень пригодилось не только мне, но и всей нашей семье. По ходу лечения я несколько отошла от красного, но и не совсем побелела, а стала какой-то розовой, и все мне стало казаться в розовом свете. Моя сестра утешила меня, заявив, что это переходный период, и что в итоге я стану совершенно белой, что действительно и произошло, - мои волосы стали абсолютно белыми.

По ходу лечения трудотерапией я научилась различать все многочисленные оттенки красного цвета, гамма красных тонов значительно расширилась для меня, но кумачовый цвет мне очень неприятен. Теперь я воспринимаю все цвета спектра вне политики.. Под действием всяческих антидепрессантов, прописанных моей сестрой, я стала безразличной ко всяким перепетиям политическим, как там, так и здесь, уже не держу кулаки в кармане, но и не пожимаю рук всем подряд. Я совершенно излечилась, но моя сестра по-прежнему капает мне на мозги, очевидно, для профилактики.

Моя артистическая карьера

Мне было семь лет, когда в мою голову пришла идея, что мое призвание – балет. В то время мы жили в Казани, куда в начале войны были эвакуированы из Москвы. Папа был на фронте. Я самостоятельно села в автобус, приехала в Театр Оперы и Балета и заявила, что я хочу стать балериной. Руководитель балетной школы связался с моей мамой, которая была рада, что я чем-то займусь. И моя балетная карьера началась с роли младшего поросенка в детском балете «Три поросенка и Серый волк» Времена были голодные и зрителям «хотелось меня зажарить».

Когда закончилась война мы вернулись в Москву, и моя «скромная мечта» стать второй Улановой привела меня и маму в балетную школу при Большом Театре. Меня приняли, но, к великому сожалению всего балетного мира, я вскоре простилась с мечтой о большом балете, так как папу перевели работать в Ригу, и мы переехали туда.

На семейном совете по вопросу моей карьеры родители единогласно решили, что примой-балериной я все равно не стану, по причине моих «кривых ног» (на самом деле, они просто не совсем прямые) и поэтому решено было учить меня музыке. Мне наняли учительницу, которая до войны играла в кафе-шантане. Она быстро научила меня играть на рояле мелодии из оперетт, и через полгода мама решила продолжить мое музыкальное образование на более серьезном уровне, записав меня в музыкальную школу. На приемном экзамене у меня проверили слух и попросили что-нибудь сыграть. Я с торжествующим видом подошла к роялю и стала играть мелодии из оперетт Кальмана. У экзаменаторов – академиков классической музыки – волосы встали дыбом... Но в школу меня все-таки приняли, так как после войны в учениках был острый дефицит.

И тут начались мои мучения – меня заставляли играть гаммы и этюды Черни, от которых меня постоянно тошнило. И знакомый врач определил это недомогание как аллергию на Черни. Мало-помалу я научилась понимать и любить музыку и даже получила диплом с отличием.

Моя разносторонняя одаренность не давала мне покоя – в школе я участвовала во всех областях самодеятельности. В детской опере «Репка» я пела партию Внучки (в четвертом классе), но вместо того, чтобы держаться за Бабку, я потянула хвост Жучке, сделанной из ваты. Швы на ее теле распоролись, и вся вата вывалилась на сцену. Я допела свою арию под громкий хохот зрителей.

Следующим моим крупным артистическим достижением (уже в девятом классе) была роль Липочки в пьесе Островского «Правда - хорошо, а счастье лучше». Мне взяли напрокат из театра длинное розовое платье с оборочками и воланчиками. Оно было на несколько размеров больше, но подшивать уже было некогда, и я во всем этом розовом великолепии вышла на сцену, поддерживая подол. По ходу действия я должна вокруг стола убегать от настырного поклонника, при этом обхватив голову руками. Мое платье, оставшись без поддержки, зацепилось за ножку стола, и я не очень грациозно растянулась на сцене, что, конечно, вызвало грохот смеха в зале. Так, не по своей воле, я превращалась в комедийную актрису.

В десятом классе я играла главную женскую роль в пьесе К.Симонова «Русский вопрос». Моим парнером был курсант Нахимовского училища, и по ходу пьесы нам нужно было поцеловаться. Сначала у меня это не очень получалось, но потом понравилось, и мы уже целовались немного больше, чем требовалось по действию.

После окончания школы на семейном совете мой папа сказал: «Ты можешь неплохо работать ногами и руками в балете и на рояле, а теперь надо попробовать заставить поработать и голову - вдруг получится. И я пошла учиться в Университет на архитектора. В Университете проявились мои разносторонние таланты. Правда,

первое мое выступление на первом курсе в качестве чтеца прошло не совсем успешно. Я читала рассказ Б.Ласкина «В начале апреля», но зрители в зале были, в основном, латышской национальности и не очень хорошо понимали все тонкости русской лирики. В зале стоял оглушительный свист. Но это меня не обескуражило, и я организовала танцевальную группу. С моей подругой я танцевала на концерте Тарантеллу, и так высоко мы поднимали ноги, что в конце концов грохнулись на пол.

После окончания Университета началась работа и обязанности по выращиванию сына, который с детства подавал большие надежды.

Потом мы переехали в Москву, и я опять развернула артистическую деятельность в стенах «Моспроекта», где я работала, и на сцене Дома архитекторов, где организовала ежегодный показ моделей одежды, который был любимым представлением для зрителей, приходивших на наши спектакли с запасом новых платков – они смеялись до слез. Мы сами шили платья из рогожи, раскрашивали их, а я сочиняла тексты и вела представление.

Одно платье имело особенно бешенный успех, оно называлось «Русское поле». Под мое словесное сопровождение «Здравствуй, Русское поле! Я - твой нежный колосок...» выходила девица весом в сто кг. В светло-зеленом платье, разрисованном колосьями... В зале рыдали.

В день праздника 1 Мая наша мастерская в «Моспроекте» устроила концерт, на котором я исполняла песню американского ковбоя. На мне были джинсы, черная рубашка с красным шейным платком, на голове – ковбойская шляпа, сооруженная из картона, на поясе висел пистолет. Изображая ковбоя на коне, я скакала и пела во весь голос: «Хорошо в степи скакать, вольным воздухом дышать...». Скакала я на чертежном столе со всей прытью моего темперамента, как вдруг раздался страшный треск, и стол подо мной проломился. Это стало концом моих выступлений на московской сцене.

Так во мне умерла Сара Бернар вместе с Фаиной Раневской.