С конца прошлого года весь мир следит за ситуацией с уханьским коронавирусом. На съёмках нашей программы «RussianTown Актуально!», посвящённой этой теме, побывал Михаил Фаворов – эпидемиолог из Атланты, доктор медицинских наук, международный эксперт в области общественного здравоохранения. Михаил посвятил более 30 лет диагностике, контролю и предотвращению инфекционных заболеваний в разных регионах мира. Он умеет говорить о сложном просто и с готовностью открывает нам тайны невидимого, но опасного мира инфекций.

– Михаил, СМИ часто спешат назвать любую вспышку инфекции эпидемией. В чём разница между вспышкой, эпидемией и пандемией?

– Отличие вспышки и эпидемии очень зависит от самого заболевания. Допустим, речь идёт о парагриппе (это такая инфекция, напоминающая грипп). И, допустим, наблюдаются случаи такого парагриппа в каком-нибудь городе или районе. Тогда мы говорим о вспышке этой инфекции и не очень беспокоимся, потому что больные поправятся. Но если речь идёт, скажем, об оспе – если появился хотя бы один случай оспы, которая считалась ликвидированной двадцать лет назад, – то отношение к проблеме будет совершенно другим. Разница между вспышкой и эпидемией соответствует представлению об опасности ситуации. Эпидемия подразумевает либо очень опасную болезнь, даже с небольшим числом случаев, либо большое число случаев в одном месте. А когда ситуация уже распространяется на весь мир, то это следующий уровень – пандемия.

– Шумиха вокруг инфекций часто не соответствует масштабу риска, вы об этом много говорили. Как донести до людей, что не нужно верить всему подряд?

– Это очень трудно. В этом состоит большая сложность работы эпидемиологов. Если мы преуменьшаем опасность и говорим людям «Не волнуйтесь!», то люди могут рано расслабиться и не среагировать тогда, когда потребуется. Если делать наоборот и нагнетать обстановку, то начинается воздействие на массовое сознание. А массовое сознание очень боится тех вещей, которыми оно не может управлять, потому что самое страшное для человека – когда он не может контролировать происходящее. И тогда люди начинают перестраховываться и употреблять лекарства, ещё не заболев, а только потому, что так посоветовала соседка. Ещё ничего нет, а уже пьют противовирусные препараты, которые сами по себе дают значительные осложнения, вплоть до смертей. В результате имеем: вспышка так и не наступила, а смерти от неправильного приёма медикаментов есть.

– Ответственность лежит не только на эпидемиологах, но и в большой степени на журналистах, так ведь?

– Да, несомненно. Смотрите: здравоохранение делится на две области – клиническую медицину (где люди приходят к врачам за медицинской помощью) и общественное здравоохранение (которое непосредственно не лечит больного, но создаёт такую ситуацию, чтобы болезней не было). К сожалению, в общественном здравоохранении, специалистом по которому я являюсь, не бывает хороших новостей. Вот, например, сейчас по всему миру делается вакцинация от дифтерии: ребёнок рождается, через месяц ему делают прививку, и дифтерии у нас нет. И что, хоть кто-нибудь об этом пишет? Никто не пишет и не говорит. А вот как только кто-нибудь заболеет дифтерией или тем более умрёт, то сразу начинается шум. Так и строится взаимодействие эпидемиологии со средствами массовой информации – одни только плохие новости общественного здравоохранения попадают в прессу. Так не должно быть, но мы не можем этого изменить. Потому что для людей не болеть – это нормально, а когда идёт инфекция, об этом узнают все. Так что этим трудно управлять. Организации, занимающиеся общественным здравоохранением, создают специальные информационные отделы, которые постоянно рассказывают о работе, которая делается для того, чтобы не происходило плохого. Иначе всё выглядит так, будто от этих организаций одни неприятности.

– Лично вы ведёте большую разъяснительную работу, выступаете, рассказываете... Почему для вас важно это делать?

– Это важно именно потому, что в нашей сфере не бывает хороших новостей. Нужно, чтобы люди понимали, для чего и как работает общественное здравоохранение, ведь на людей оно же и опирается. Поддаться панике очень просто, вот почему постоянное предоставление информации чрезвычайно важно. Когда вы работаете в информационном поле постоянно, а не только когда всё плохо, то вы будете услышаны. В нашей работе очень страшно сказать неправду. Не сделать ошибку – ошибаются многие, – а говорить неправду. Это катастрофа. Например, во время эпидемии SARS, или атипичной пневмонии (2002–2004 г.), выступали специалисты и говорили, что всем надо носить маски и это обеспечит безопасность. Но надо знать, что маска действует только первые 20 минут. Потом она намокает, и её нужно менять. Понимаете, что получается: человек в маске спокойно подходит к чихающему в полной уверенности, что маска защищает. Хотя надеть он её впервые мог в понедельник, а сегодня уже пятница! После 20 минут ношения маска даёт ложное чувство защиты.

– Элементарная мера предосторожности – это мытьё рук. А если негде вымыть руки, то какой выход? Санитайзеры? Влажные салфетки?

– Да, всё это работает. Сейчас в Америке вы можете продезинфицировать руки чуть ли не на любом углу. Можете носить с собой влажные салфетки, это работает. Лет пять назад было проведено исследование, опрошены тысячи человек, и в той группе людей, кто мыл руки наиболее часто, заболеваемость гриппом оказалась гораздо ниже. Так что наиболее простая и эффективная мера защиты от инфекций – обычное поддержание чистоты рук.

– В ситуации с коронавирусом все узнали про инфекции-зоонозы. А какие ещё бывают виды инфекций?

– Зоонозы – это инфекции, переносимые животными (коронавирус перешёл на человека от летучих мышей). А бывают ещё антропонозы. Это наши, человеческие инфекции, которые уже настолько перешли на наш вид, что передаются только между людьми. Почему, к примеру, нам удалось ликвидировать оспу? Потому что в 50-е годы нашли последнего больного, а поскольку эта инфекция антропонозная, то она на том и закончилась. Примерно так же с полиомиелитом. Полиомиелит – антропоноз, его можно истребить, и сейчас его уже почти «добивают» в странах Африки.

– Могут ли существовать абсолютно неизвестные инфекции-зоонозы, которые потенциально способны перейти от животных к человеку?

– Ещё как могут, именно это и произошло в случае с новым коронавирусом. Видов животных огромное количество, у них огромное количество всевозможных болезней, которые в каких-то определённых ситуациях способны перекинуться на человека. Вспомним, как появился ВИЧ: перескок вируса произошёл среди пигмеев Конго, которых оттеснили в самые дальние джунгли вырубкой леса. Там было плохо с едой, и они начали охотиться на обезьян, есть их, и от крови этих обезьян заражались какой то странной инфекцией. Вот пример такого взаимодействия природы и человека. И сказать, что это когда-то закончится, невозможно. Вопрос только в том, как часто будут наблюдаться такие переходы.

– Какие инфекции называются управляемыми и как ими управляют?

– Управляемые инфекции – это все, против которых есть вакцины. С помощью них мы этими инфекциями и управляем. Это большинство детских инфекций – корь, ветрянка и так далее. Если детей будут продолжать прививать, если будут качественные вакцины, то этих инфекций не останется вообще.

– Тема прививок, конечно, бездонная. Как вы думаете, откуда в последнее время такой сильный всплеск антипрививочной активности?

– Это очень болезненный вопрос. Помните, что в нашем деле хороших новостей не бывает? Вот что получается: когда все привиты, болезни нет. А случаи осложнения (один на миллион или на два миллиона) – они сохраняются. И тогда родители читают в газете, что где-то там ребёнок тяжело заболел от прививки. Второй момент, который я для себя выявил: антипривочные движения активизируются во времена недоверия к правительству. Например, при конце Советского Союза с этим была настоящая катастрофа, которая потом обернулась тем, что порядка 10 тысяч человек в России умерли от дифтерии, потому что их в те годы – в их детстве – не привили. Кроме этого, бывают религиозные причины. Бывают довольно необычные причины; я вспоминаю, как наша рабочая группа должна была остановить вспышку брюшного тифа среди детей в Пакистане, а единственная доступная и приемлемая вакцина по цене была в Индии. И пакистанцы из-за конфликта категорически отказались от индийской вакцины! Они предпочли, чтобы их дети продолжали гибнуть.

– То есть влияет общий уровень развития групп населения?

– Да, уровень развития, значение жизни отдельного человека и многое другое. Так что борьба с антипрививочниками – очень сложный процесс, и пока мы её проигрываем.

– Прививки от гриппа: делать их или нет?

– Обязательно делать. Прививаться надо от всего, от чего есть утверждённые вакцины. Если вакцину утвердили – значит, есть объективные данные о том, что она неопасна, что она помогает. В отношении гриппа прививка не даёт стопроцентной защиты, никто этого не отрицает, но она даёт высокую защиту от смертности в случае наступления этого заболевания, уберегает от осложнений. Даже от инфаркта реже умирают те, кто прививался от гриппа. В общем, нет никаких причин не прививаться, надо это делать осенью, перед вспышкой. Я сам каждый год это делаю.

– Немножко коснёмся вакцин будущего: что такое ДНК-вакцины?

– Упрощённо – представьте, что есть некий патоген, вы берёте его ДНК, вводите под кожу и ждёте, чтобы эта ДНК простимулировала выработку белков (тех самых, которые нужны для защиты от этого патогена). Такой подход появился лет пятнадцать назад, идут достаточно сложные и медленно продвигающиеся исследования, и рано или поздно успех наступит. Сложность в том, чтобы точно предсказать, какой будет выработан белок и будет ли он действительно защищать! Пока эта проблема не решена. Есть и другие новые формы – например, пытаются внедрить вакцины в овощи, чтобы мы ели картошку и «прививались», очень удобно... Много разных исследований ведётся, средства выделяются.

– А возможно ли создать вакцины от всех болезней на Земле?

– Сейчас, к сожалению, нет. Во-первых, потому что мы не знаем абсолютно всех возбудителей, а во-вторых, разработка новых вакцин – это вопрос больших денег. Скажем, вакцина от ВИЧ-инфекции будет стоить громадных средств. Но когда-нибудь её всё равно создадут.

– Боятся ли сами эпидемиологи заразиться инфекцией?

– Моя мама (а я эпидемиолог в третьем поколении) всегда шутила: «от чего лечим, от того и умираем». Я болел всеми возможными инфекциями, с которыми работал. Ведь мы идём в самый очаг – туда, где огромная концентрация патогена. Мы работаем не там, где хорошо. Когда появляется некий патоген, нам даже не всегда известно, что это за патоген, поэтому риск очень большой. Но мы знаем, на что идём.

– Вы работали в Центре по контролю и профилактике заболеваний (CDC). Как туда попадают?

– CDC – это огромный монстр, занимающийся исключительно эпидемиологией и профилактикой. Только в Атланте в CDC работает порядка десяти тысяч человек, это мекка эпидемиологии, место высшей экспертизы и прикладных исследований. Мировое значение его трудно переоценить. Там высочайший уровень оснащённости, безопасности, вы не можете даже пройти мимо CDC, чтобы не быть записанным на камеры... Я работал там над вопросами предотвращения и контроля вирусных гепатитов. А «нашли» меня ещё в конце 80-х годов в городе Ростове Великом на маленькой местной конференции, куда каким-то образом затесалась пара участников из Соединённых Штатов. И поскольку я, скажем так, сильно участвовал в открытии гепатита Е – уникального гепатита, то меня позвали в США по обмену опытом (правда, выехать я смог только через полтора года хождений по инстанциям, где я даже не понимал, что от меня хотят!).

– Почему практически нет информации о хранилище CDC в Атланте, где собраны самые разные патогены?

– Потому что люди боятся таких вещей! Но они должны где-то храниться. Действительно, есть специальный отдел, он очень серьёзно оборудован и защищён, там особые условия. В 1996 году возник вопрос хранения вируса оспы – несмотря на то, что эта болезнь побеждена. И на мировом конгрессе вирусологов было решено, что вирус будет храниться в двух местах в мире: один образец – в суперзащищённом хранилище CDC в США, а второй... в России! Конечно же, в «Векторе» (прим. ред. – крупный вирусологический центр в Новосибирской области), который тоже работает с особо опасными инфекциями. Не все знают, что в Атланте есть ещё и музей CDC. Там масса всего интересного о том, какие были эпидемии, где и как они возникали, где находили новые болезни... Очень полезная информация, особенно для старших школьников.

– Наш журнал писал об опиоидном кризисе, о «героиновом треугольнике» Атланты (прим. ред. – читайте об этом на сайте www.russiantown.com). Известно ли вам что-нибудь о деятельности CDC в этом направлении?

– Я работал в Средней Азии и был вовлечён в вопросы изучения наркомании, в том числе использования героина. Воздействие препаратов на популяцию очень разнообразно, и это не всегда прямое воздействие, поэтому опиоиды представляют угрозу для очень большого слоя общества. Опиоидные препараты легко выписать и получить, и это источник возможного дохода. Роль CDC прежде всего в том, чтобы собирать и исследовать данные по использованию опиоидов – людьми разных возрастных групп, социальных слоёв, расового состава и так далее. Тот же «треугольник» – как он получился? На основе комбинации данных CDC! То есть CDC поставляет информацию, а в нашем мире информация – это основа.

– Расскажите немного о вашей собственной компании DiaPrep System. У неё не самый скромный девиз: «Мы не первые, мы лучшие». Лучшие в чём?

– Многие стремятся быть первыми. А те, кто имеет высокий уровень квалификации, – им необязательно быть первыми, они стремятся дать лучшее. Этот принцип я почерпнул в CDC. Наша компания занимается новыми технологиями, ориентированными на общественное здравоохранение. Наиболее важный для нас вопрос – это диагностика инфекционных заболеваний. В США практически все лаборатории сертифицированы и аккредитованы, а за пределами США в очень многих странах лаборатория – это просто место, где делают анализы крови. И там даже представить себе не могут, что должно быть лабораторией. Поэтому одно из наших направлений – именно аккредитация лабораторий и создание научно обоснованных организаций, называемых лабораториями. Также мы развиваем методы экспресс-тестирования, потому что для больного время от момента сдачи анализа до его готовности – критическое, оно должно быть минимальным. Многие практические вопросы мы решаем как раз путём взаимодействия с CDC.

– Ваш вклад в просветительскую работу – очень серьёзный. Считаете ли вы себя популяризатором науки или просветителем, как сейчас называют?

– Я не считаю себя таковым, а просто уверен, что делиться информацией – это обязательно для здравоохранения. Это часть моей работы, я всегда это делал. Выступал перед людьми на трёх языках (русском, английском и туркменском). Всех интересующихся вопросами эпидемий и инфекций приглашаю читать мой фейсбук, я пишу там для очень широкой аудитории.

– Что эпидемиолог вашего уровня пожелал бы читателям «Русского города»?

– Очень хочется пожелать, чтобы люди не забывали: если они ничего не слышат об эпидемиологах, то это значит, что всё хорошо. Это значит, что проводится большая, тяжёлая и часто неблагодарная работа. Если вы о нас не слышите – значит, мы успешно трудимся для вас.

Выпуск программы «RussianTown Актуально!» и другие полезные видео можно посмотреть на нашей странице: facebook.com/russiantown