Песенка такая была во времена моей бесшабашной студенческой юности. Шел, значит, караван, по сыпучим пескам и что-то там нехорошее (или хорошее?) вез «в свой родной Пакистан». Прямо скажу, с удовольствием мы ее горланили. Так у меня образ каравана и отпечатался: песок, верблюды, караванщик Али... Поэтому, когда я смотрю на картинки этого современного каравана с рядами здоровенных парней, стремящихся к нашим границам, у меня возникает некоторый когнитивный диссонанс (почему «когнитивный», я до конца не понимаю, но слово красивое, почему бы не употребить?). Ни тебе верблюдов, ни песков, ни караванщика...

Сразу хочу оговориться, что в своей многолетней журналистской практике я с подозрительным упорством избегал политических тем. Даже когда с политическими деятелями общался, всегда рассказывал лишь о самом факте этих встреч или о том, что их спровоцировало. А о взглядах этих самых политиков скромно умалчивал. И вовсе не потому, что позиции своей не имею или побаиваюсь ее высказывать. Тут у меня как раз все в порядке. Просто с детства, отрочества и юности проникся уверенностью, что те крупицы информации, которые нам скармливают, не позволяют даже отдаленно представить, что же там происходит на самом деле. Какие реальные мотивы определяют поступки тех, кто назначен вершить наши судьбы, и какие тайны они от нас старательно и, прямо скажем, небезуспешно, прячут. Поэтому, как говаривал незабвенный штандартенфюрер, не хочется играть роль болвана в китайском преферансе.

Но всякие там истории я рассказывать за много лет вроде бы научился и парочкой из них с удовольствием сейчас поделюсь. Поэтому запаситесь терпением и не спешите переворачивать страницы.

Но сначала об этом самом караване. Знаете, у меня к нелегалам отношение как у любого порядочного человека. Вроде бы и не должно их быть, но у каждого из нас есть свой, «хороший» нелегал. Иногда даже целая семья. И мы как бы говорим: господа правительство, хотите бороться с ними – боритесь, но моих, пожалуйста, не трогайте. Мои – они знаете какие? Получше любого легального будут. И бедное правительство не знает, что ему делать: то ли гнать всех к чертям собачьим, то ли разбираться с каждым из этой многомиллионной армии, что способно подорвать бюджет даже нашей, с удовольствием скажем, небедной страны. Правда, у правительства тоже свои заморочки, о которых мы опять-таки и не подозреваем. А вот если пофантазировать, то можно представить, что, например, у какого-нибудь заступника сирых и убогих есть громадные сельскохозяйственные угодья и он кровно заинтересован в дешевой рабочей силе. А тот, который вроде бы и закон поддерживает, и об отечественном трудяге печется, на самом деле просто выполняет волю своих избирателей. Депутатский наказ называется. О потенциальных избирателях я уже и не говорю.

Но это все так, мысли вслух. В порядке бреда. Вернемся ненадолго к пресловутому каравану. Там вроде бы уже второй на подходе. А пока эта заметка дойдет до читателя, возможно, и десятый сформируют. И пойдут они по миру, размахивая своими национальными знаменами, что, конечно, больше напоминает вторжение, чем просьбу об убежище. Я когда на них смотрю, всегда Владимира Семеновича вспоминаю: «Солдат всегда здоров, солдат на все готов. И пыль, как из ковров, мы выбиваем из дорог». Не хватает, правда, униформы и оружия, но ничего, дело наживное. Надо будет – подвезем.

Правда, и здесь не все понятно. Знаете, ведь эти ребята, которые флажками-то машут, зачастую понятия не имеют, что у государств есть какая-то атрибутика. Гимны там, всякие, флаги... Значит, кто-то им эти флажки в руки сунул. И вот гадай. То ли репортер для полноты впечатлений и красоты картинки, то ли организатор этого марша для демонстрации полной безнаказанности. «Ну, и что вы нам сделаете?».

А пока эти ребята маршируют (к ним мы еще вернемся), сердобольные ребята, победившие на последних выборах в Конгресс, готовят им здесь торжественную встречу. Даже после того, как побросали они булыжники в наших солдатиков. Какой такой безгрешный начал этот беспредел, можно только гадать. Хотя мы и знаем, чьим оружием является этот самый пресловутый булыжник.

И в связи с подготовкой этой торжественной встречи вспомнил я одну довольно забавную историю. Началась она четверть века назад, но актуальности своей не потеряла и по сей день. А если все же покажется вам, что к делам сегодняшним она как-то даже и не относится, то, значит, в Америке вы либо недавно, либо так ничего и поняли.

Итак, представьте себе цветущую среднеазиатскую республику. И живет в столице этой республики большая семья. Можно, если хотите, по-модному назвать – клан. Состоит он из трех больших ветвей, во главе которых стоят патриархи, родившиеся еще в десятых годах прошлого столетия. «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Патриархов этих трое: две сестры и брат. И от каждой из этих ветвей, как я уже справедливо заметил, разрослось свое ветвистое дерево. Поняли в общих чертах? Тогда к делу.

И вот одна из сестер собралась на постоянное место жительства в Америку. Правда, «собралась», возможно, не совсем то слово, поскольку находилась она уже в том возрасте, когда самой собираться сложно. Скажем так, «собрали» ее. И благополучно доставили в наш благословенный южный город. А вместе с ней прибыло сюда и одно из тех цветущих родовых деревьев, которые мы уже упоминали. И надо отдать ребятам должное. С первых дней озаботились они, как бы и другие родные деревья пересадить на благодатную американскую почву. Сразу скажем, частично получилось. Вторая сестра со своим достаточно многочисленным потомством уже примерно через год смогла насладиться красотами Атланты. В те времена денежки евреев-благотворителей осваивало множество внебюджетных организаций, и закон Джексона – Вэника буквально вымел ребят из одной страны и примчал в другую.

А вот третьему деревцу не повезло. Случилось так, что его корень умер еще до того, как в той цветущей республике стало можно вообще заговаривать об иммиграции. И вот сидят себе, бедолаги, и не знают, что им делать. Время от времени звонят в так называемый «Русский стол» (хотя он, скорее, еврейский) и спрашивают, мол, что посоветуете нам, горемычным? По родным скучаем, подушки грызем по ночам. Раньше хоть на свадьбах и похоронах виделись, теперь вот и такой возможности лишены. А им так вежливо отвечают: «Ребята, номер у вас есть, но подтвердить мы его не можем, поскольку дедушку своего вы не уберегли и родство прямое прервали». «Да, но вот там тетя... Даже две...» «Тетя – это очень плохо. О тете не подумали ни Джексон, ни Вэник». «Так что же нам делать?» – «А вот это не наши проблемы».

К чести родственников, которые здесь уже обосновались, скажем, что они тоже не сидели сложа руки. Предлагали самые различные варианты, вплоть до того, чтобы присоединиться к чему-нибудь, похожему на нынешний караван. Но наши законопослушные ребята не хотели начинать новую жизнь с обмана. Тогда родственники стали письма в разные инстанции писать. Дескать, семья разделена, одна веточка только и осталась. Да и опасно там у них. Того гляди русских резать начнут. Что уж о евреях говорить. Сам Аллах велел».

Написали даже первой леди. А кто у нас тогда играл роль первой леди? Правильно. Главная защитница сирых и убогих госпожа Клинтон. Обратила она свое благосклонное внимание на проблемы беженцев из мест гораздо более опасных, чем Мексика и Гондурас, и сподобилась ответить за своей витиеватой факсимильной подписью. Письмо это до сих пор хранится в архивах семьи. Вы ведь уже поняли, в чем его суть? Правильно, догадливые вы мои: «Тетя – это очень плохо. А потому, уж извините, ничем помочь не можем».

И в город этих горемык приезжали различные миссионеры. И выстаивали они многочасовые очереди только для того, чтобы лишний раз услышать, что «тетя – это совсем не то, что им нужно».

Но, как говорят наши русские друзья, «Бог не Тимошка – видит немножко». Не прошло и полутора лет, как повернулась фортуна своим улыбчивым лицом к нашим героям и предоставила возможность одному из членов их семьи совершенно легально въехать в Америку. И уже на следующий день после приезда позвонил он тем самым людям, которые так долго рассказывали ему о ненадежности такого родства, как тетя.

– Здравствуйте, – говорит. – я приехал. Номер грин-карты вчера в аэропорту проставили. Сейчас пойду карточку какую-то оформлять. В общем, забудьте про тетю, я уже тут. Давайте родных вытаскивать.

И, надо сказать, поняли его с полуслова:

– Мы так рады, что вы наконец здесь. Кого звать-то будете?

– Я... всех хочу. Папу хочу сюда поскорее, и маму, и брата с женой. Они такие хорошие, вы не пожалеете.

– Хорошо, записали. Еще кто-нибудь?

– Еще дядю хочу. У меня такой дядя...

– Стоп. Дядю нельзя. Дядя – это та же тетя, только с другими первичными половыми признаками.

– Да вы что? У меня такой дядя! Папин брат... Еврей, между прочим.

– Вот папа ваш приедет, тогда и поговорим.

– Но там же опасно!

– Дядя – это плохо.

И вот тут у меня возникают первые несколько вопросов. Например. Помимо очередей, ожиданий, собеседований все легальные иммигранты предоставляют кучу документов. Например, справку из милиции, что не находятся в данный момент под судом или следствием. Какой людоед придумал это для бывших республик Советского Союза, где получение такой справки требует многодневных ожиданий и многодолларовых взяток, я не знаю. Но хочу спросить у защитников караванщиков: эти люди, которые с таким упоением кидаются камешками и которых вы требуете впустить на улицы наших городов, они, наверное, все с такими справочками? А еще мы, я помню, долларов по двести отдавали за медицинские обследования. Хотела Америка удостовериться, что не везу я в нее нежелательных заболеваний. И мы относились к этому с пониманием. Вопрос: с какими медицинскими документами пришли эти ребята под чужими знаменами? И что они подцепили, пока неделями бродили, спали, питались, справляли естественные надобности в совершенно антисанитарных условиях. А там, в дороге, у них, наверное, еще и романы вспыхивали. Представить страшно.

При этом о наличии у них легализованной тети или хотя бы дяди я даже и заикнуться боюсь.

Однако вернемся к нашим героям. За несколько лет перевезли они цепочкой почти всю свою еврейскую родню. Но у одного из них оказалась русская жена. И ждали ребята своего воссоединения аж целых семь лет. Все это время они получали трогательные письма от иммиграционных властей, что очередь большая и надо запастись терпением. И только когда отправился товарищ на прием к уходящему сенатору Зену Миллеру, дело с мертвой точки сдвинулось. Семья приехала через несколько месяцев. Но семь лет никуда не денешь. Поэтому когда ребята, наконец, встретились, почти сразу поняли, что убежать удалось, а вот восстановиться уже не получится. И что цивилизованный развод – одно из величайших изобретений человечества.

И тут закономерно возникает еще один вопрос. Мне ежедневно приходится слышать с экрана гневные отповеди тем, кто не понимает, что нелегалы – тоже люди и их семьи должны быть сохранены. Знаете, я, в общем-то, и не против. Но почему никто из демократов взахлеб не рассказывает, каково это законопослушным гражданам годами наблюдать, как рушатся в разлуке их семьи? Может быть, стоит попробовать? Там ведь тоже избиратели.

Так что, увы, развелись наши ребята. Но свято место, как известно, занимается быстро, и встретил наш герой новую пассию. Встретил далеко от места своего проживания, находясь по делам совсем в другой части света. Я вот тут недавно интересовался, какие мытарства ожидают православных после кончины. Это вы и сами можете прочитать. Но мытарства наших влюбленных в священных книгах не описаны, поэтому придется мне вас с ними познакомить. И где им только не приходилось встречаться. И в Европе, и в Африке. Потому что Соединенные Штаты очень боялись, что приедет девушка в страну, да и останется здесь. Потому и не давали ей визу. Несмотря на множество вызовов и клятвенных заверений. Только седьмая, кажется, попытка оказалось успешной. И стала девушка жить на две страны. Прилетит в Америку, проживет назначенный офицером-пограничником срок, да и улетит обратно. Потом снова. И так несколько лет. Даже когда ребята, наконец, поженились, и, казалось, можно бы и остаться, поехала суженая домой и стала ждать решения своей судьбы. Вот такие дураки законопослушные. Полтора года ждали. А потом было собеседование. Тоже сказка. Консул заинтересовался, действительно ли любовь имеет место, и не является ли брак фиктивным с целью нарушить какой-нибудь из пунктиков иммиграционного законодательства.

И знаете, что он сделал? Затребовал всю переписку ребят за несколько лет. Хорошо, дама в то время была еще очень романтично настроена и записки эти сохранила. А если бы нет? Вы вообще представляете, что могут влюбленные в разлуке писать друг другу? Почитайте переписку принца Чарльза, например. Он хоть в разлуке и не был, но писал очень занимательно. А у моих героев записок собралось на целый эпистолярный роман. Распечатывать их не хотелось. Плюнула наша девушка, да и отдала консулу все пароли от своих ящиков. Читай, мальчик, завидуй.

Президентом тогда был господин Обама. А консульства, как известно, подчиняются, скажем по-русски, Министерству иностранных дел. Кто у нас был министром в 2011 году? Правильно. Защитница прав иммигрантов госпожа Клинтон. Еще два вопроса. Первый. Действительно ли чтение чужой любовной переписки является правом любого консула, гарантированным нашей Конституцией? И второй. Кто ознакомился с перепиской этих ребят из каравана? Может быть, там кроется более важная информация, чем излюбленные точки на телах двух влюбленных?

Скажу еще раз. Мне вполне понятно желание людей обеспечить себе и своим детям лучшую жизнь. И я даже допускаю, что ради этого можно перелезть через забор. Мне трудно осуждать этих людей. И меня ужасают те, кто, пусть в кулуарах, допускает открытие огня по безоружным. Но ребята с камнями меня ужасают не меньше. Если сегодня можно в пограничника, то почему завтра нельзя в моих дочерей? (О сыне я не говорю. Сам кого угодно забросает.)

И вот тут я вспомнил еще одну историю. Помните, я вначале обещал вас историями забавлять? А слово свое привык держать. История эта началась лет двадцать назад. Выгляжу я в ней довольно обаятельно, но скромность скромностью, а из песни слова не выкинешь.

В то время мы с Наташей Сохончук начинали газету «Читай!». В Америке жили всего по паре лет, никто нас не знал, а конкуренты вели себя похабно (забавно: издатели и редколлегии у них меняются, а гнусные методы конкуренции остаются). Так что с их подачи не поддержал нас поначалу русский бизнес. И бродили мы по плазам от двери к двери, разыскивая хоть махонького рекламодателя. Типографские расходы нам тогда оплачивал банк-спонсор, но хотелось еще что-то и заработать.

И набрел я на один скобяной магазинчик. Вошел. За стойкой стоял человек лет шестидесяти. Я на своем тогда ломаном английском погнал ему очередную мульку о том, что в Атланте около пятидесяти тысяч русских, и все они ненавидят Home Depot, а потому только о том и мечтают, чтобы покупать гвоздики и засовы в этом маленьком сарайчике. Человек смотрел на меня с улыбкой. Сначала я подумал, что он меня не понимает. Потом – что он глухонемой. А потому с праведной убежденностью повторил свой монолог. Человек улыбался.

– Вы меня понимаете? – спросил я.

– Да-да, конечно, – откликнулся он.

– Вы здесь, наверное, менеджер?

– Я и менеджер, и владелец, и продавец, и уборщик.

– Ну и прекрасно, – похвалил я. – Значит, вы можете принимать решения за всех.

– Могу, – согласился человек. – Покажите ваши расценки.

Через пятнадцать минут я выходил из лавки с подписанным договором.

Несколько месяцев я привозил ему газеты с рекламой. Мы подолгу разговаривали. У него были свои взгляды на политику. Мне они казались немного наивными, но говорить с ним было интересно.

Месяца через три Вилли (так его звали) рассказал, что у него есть три друга. Все они владеют маленькими бизнесами и хотели бы поговорить со мной о рекламе. Я радостно схватил адреса и телефоны. Следующий номер газеты вышел с тремя новыми рекламодателями. Напомню, это были буквально первые номера, когда каждая рекламка была на вес доллара.

А еще через месяц они пригласили меня на свою вечеринку, где я услышал совершенно потрясающую историю.

Их было четыре друга. Два белых и два афроамериканца. Двое из Атланты. Один из Аризоны. Еще один, кажется, из Колорадо. И они воевали во Вьетнаме. Однажды во время страшной бомбежки они дали друг другу слово, что если выживут, то станут жить в одном городе и никогда не расстанутся. Судьба была к ним благосклонна. За полтора года никто из них не получил даже легкого ранения, хотя воевали в самых горячих местах. И слово свое они сдержали. Поселились рядом друг с другом. Поскольку Вилли и Пол были из Джорджии, то Харви и Луи тоже приехали сюда. На момент нашего знакомства они уже тридцать лет были вместе. Все давно переженились и перероднились. Один женился на сестре другого, у афроамериканца Луи жена была племянница белого Харви... В общем, разобраться там было сложно. Это все к вопросу о так называемой ксенофобии. Разномастные дети приводили в дом китаянок, филиппинок... У одного жена была чешка, что нас с ней несколько роднило.

Как я уже говорил, Вилли владел скобяным магазинчиком. У Луи была маленькая открытая кафешка. Харви чинил машины. Пол держал маленькую бакалейную лавку.

Они стали приглашать меня на свои торжества. А собирались они почти каждый месяц, благо в их многолюдье поводов было много. Наверное, им было интересно со мной. Я был родом из враждебного лагеря, и им хотелось больше знать о той стране, с которой они фактически воевали. Все помнили Карибский кризис. Рассказывали, как реально боялись, что завтра русские начнут ядерную войну.

Мне было с ними очень тепло. Они учили меня готовить барбекю и разбавлять виски. Я их – мариновать мясо и пить неразбавленную водку.

В то время я был свободным холостяком, и их жены укоризненно пеняли мне, когда я почти каждый раз приходил с новой подружкой. С сыном Пола мы провернули крутую бизнес-сделку и заработали кучу денег.

Однажды я пригласил их к себе. Мы налепили пельменей, выставили на стол маринованные помидоры, квас и соленую капусту. Через день Вилли позвонил и сказал, что не понимает, как русские выживают после такой еды. Предположил, что я – новое физиологическое оружие, послан сюда для их уничтожения. Мы смеялись.

Во время одной из вечеринок мы молча сидели на веранде. Этим людям было комфортно даже молчать друг с другом. Чтобы нарушить тишину, я спросил, как помогает моя реклама. На тот момент они рекламировались уже несколько лет. Ребята как-то лукаво переглянулись, заулыбались.

– Что? – не понял я.

Мои друзья молчали. Улыбались и переглядывались. Наконец, Луи сказал:

– У меня как-то пообедал один русский с женой. Очень приятные люди.

– Надеюсь, пришел по моей рекламе? – без особой надежды спросил я.

Ребята снова заулыбались.

– Не огорчайся, Виктор, - сказал Харви. – Мы же понимаем, что русские хотят обслуживаться у русских.

К этому моменту мы с Димой уже давно работали на телевидении. Газета, в основном, нужна была для того, чтобы рекламировать свои же услуги. Было множество других проектов. Этот разговор происходил до кризиса, и у меня были основания считать, что я зарабатываю больше, чем эти четверо моих друзей вместе. Я смутился.

– Ребята... Но зачем же вы тогда?.. Спасибо вам, помогли на первых порах. Но ведь три года уже...

И тогда Вилли произнес фразу, которая у меня до сих пор вызывает комок в горле.

– Знаешь, Виктор, – сказал он, – нам просто нужны такие иммигранты, как ты.

Я думаю, нам НЕ нужны иммигранты, забрасывающие наших ребят камнями на границе.